СМЕРТЬ: ВРАГ Пока ты не умрешь и не воскреснешь снова. Ты незнакомец для темной земли Гете Рис. 54 Аркан номер 13 изображает скелет, держащий в руках кроваво-красную косу (рис. 54). У его ног лежат расчлененные тела двух человеческих существ. В предыдущей карте мы оставили героя беспомощно висящим вниз головой над пропастью, чтобы пережить духовную смерть и окончательное расчленение его предыдущей жизни и личности. Здесь мы видим изображенным это расчленение; его предыдущие идеи (символизируемые головами), позиции (нарисованные в виде ступней) и формы деятельности (показанные как руки) беспомощно лежат разбросанными по земле. Каждый аспект предыдущей жизни героя кажется порубленным — даже его центральный ведущий принцип, т. к. одна из голов на этой картине носит корону, указывая, что царственный колесничий, изображенный на седьмой карте, больше не будет управлять его судьбой по-старому. Но герой не потерял королевского колесничего, который помогал направлять его курс, когда он выдвинулся, чтобы завоевать мир в Колеснице, т.к. коронованная голова в ногах скелета уже сияет новой жизнью. Все те части старого порядка, которые до сих пор живы и полезны, будут включены в новый. Ничто в природе не утрачивается. Король умер: да здравствует король! Во многих примитивных обществах короля каждый год символически убивают, расчленяют и ритуально «съедают* для обеспечения плодородия нового урожая и оживления королевства. Сегодня христианские церкви сохраняют сходную идею Библиотека книг по магии/эзотерике/саморазвитию в Святом Причастии, во время которого прихожане принимают хлеб и вино, символизирующие плоть и кровь Христа, разыгрывая включение Духа Христа заново внутри них самих. В этой карте Таро открыто намекается на мысль об оживлении и обновлении изобилием новых побегов повсюду, и тем как ступни и руки словно посажены в землю и уже пробиваются к новой жизни. Это можно понять как символизирующее внутреннее психическое проявление, а не внешнее, на что указывает тот факт, что эти новые ростки желтых и синих цветов, символизирующих интуицию и дух. атрибуты внутренней природы человеческой психики, а не зеленый, который является цветом ощущения — внешней физической природы. В двадцатой карте. Судный День, той, что прямо под Смертью на нашей карте Путешествия, семена урожая Смерти достигнут своей зрелости. В Судном Дне мы увидим воскрешение нового человека, возрожденного из темной земли. Но это забегая вперед нашей истории. На данный момент все. что мы знаем — что герой, «созрев» как Повешенный теперь чувствует себя расчлененным. Смерть рисует этот момент, когда человек чувствует себя «разорванным на куски* — разбросанным — старая личность и уклады настолько искалечены, что их почти невозможно узнать. Перед лицом стремительного танца времени мы все стоим в смятении, разбитые и разбросанные. Как мы знаем из этого рода опыта, потребуются некоторые действия, прежде чем герой сможет вновь собрать и вспомнить себя. Пройдет много времени, прежде чем он сможет воскреснуть как новая и целостная личность в новую и полноценную жизнь. «Расчленение*, говорит Эдвард Эдингер, «может пониматься психологически как трансформирующий процесс, который разделяет изначально бессознательное содержание для задач сознательной ассимиляции*. В книге Эдингера «Эго и Архетип* на гравюре из дерева изображено распятие и расчленение Иисуса, символизирующее фрагментированную в этих целях самость. Сходным образом коронованную голову в тринадцатой карте можно рассматривать представляющей собой ведущий принцип героя, каким он впервые предстал перед ним. готовый для ассимиляции и интеграции для того, чтобы окончательно воскреснуть в новой форме. Даже символически рассматриваемый как инструмент изменений в контексте нашей земной жизни, скелет тринадцатой карты трудно принять. Мы являемся созданиями привычки. На самом поверхностном уровне мы сопротивляемся изменениям в наших каждодневных жизнях — даже тем изменениям, которые мы планировали сознательно. Когда, после лет накопления и ожидания, мы, наконец, въезжаем в этот долгожданный дом нашей мечты, мы, тем не менее, печалимся, покидая старое место жительства. Или, когда мы, в конце концов, получаем желаемое изменение в нашей личной жизни и поведении, мы все еще оплакиваем старые порядки. Мы также скучаем по плохим привычкам – тем привычкам (перефразируя Рильке), что пришли к нам и почувствовали себя у нас как дома и остались. Прощание — это такое сладостное горе, потому что мы привязываемся ко всему: людям, животным, вещам. Мы не хотим терять ничего, что мы чувствуем «принадлежит нам» — даже гнилые зубы или выпадающие волосы. Мы особо привязаны к инстинктивным привычкам наших природных тел. С изношенными частями нашей психики также сложно расставаться. Алхимики осознали это затруднительное положение, и для них также скелет символизировал 193 необходимость ослабить свою идентификацию с телом. Они также осознали потребность сделать сознательным конфликт между духовным и природных! человеком. «При этом-, говорит нам Юнг, «они заново обнаружили старую истину о том. что любое подобного рода действие представляет собой образную смерть — это объясняет яростное отвращение, которую испытывает каждый, когда ему приходится смотреть сквозь свои проекции и узнавать природу своей анимы*. Но между удалением старого и созреванием нового лежит период черного траура. Относительно этой стадии путешествия к познанию себя алхимики использовали термин mortificatio. Блаженны плачущие. Тот. кто оплакивает отсечение бессознательной реакции, которая с детства была его частью, или тот, кто оплакивает потерю некоторой ригидной проекции, долго служившей поддержкой шатающемуся эго, — все они могут считать себя блаженными. Они в итоге будут утешены более верными представлениями и более прочной поддержкой. Скелет — подходящий символ для подобного рода откровения. Он предполагает и движение, и стабильность. Он представляет голые кости реальности; леса для нашей плоти и мышц, составную конструкцию, при помощи которой все остальное держится вместе, двигается и функционирует как единое целое. И все же. как ни парадоксально, этот инструмент изменений также представляет нашу самую прочную часть. Именно костную самость мы оставляем для будущих историков — единственное свидетельство нашего существования как индивидов. Это все. что осталось от наших предков — наших корней, похороненных глубоко во времени. Скелет — это архетипический homo sapiens. В таком понимании он представляет вечную главную истину, впервые раскрываемую герою. Некоторые колоды Таро (среди которых сделанная Алистером Кроули) изображают этого скелета кружащимся, как дервиш, угрожающе размахивающим косой в безумном Танце Смерти. Это представление приводит к мысли о том. что смерть это и изменение, и стабильность: что. хотя ее сутью является стремительная трансформация. ее хореография вечна. Скелет тринадцатой карты заключает в себе многие пары противоположностей. С одной стороны, он — это не что иное, как мешок с костями, чудовищный мертвый предмет, предающий нашу веру в тепло и витальность жизни, великим «уравнитель*, приводящий уникальную суть гения и дурака к одному общему знаменателю. С другой стороны, его можно рассматривать как универсальную диаграмму, через которую сияет Чистое Существо; как раскрытие внутренней работы вещей, как внутренности часов. Что за работа — человек.’ Рассматривая скелет в таком духе, мы изумляемся в восхищении нашему творению и всем творениям. Таким образом оно становится моделью того, как все работает. В этой диаграммной фигуре, макрокосм и микрокосм едины. Скелет внеличностен и универсален: в то же время он наш наиболее личный секрет, спрятанная вещь, сокровище, закопанное глубоко внутри нас. под нашей плотью. Мы можем дотронуться до нашей кожи, наших волос, наших зубов, но мы не можем прикоснуться к своим костям. При обычных условиях мы никогда не видим наших костей; в то же время, как глубинное бессознательно, они являются нашей самой истинной сущностью. Рентгеновский снимок костной структуры человека часто используется как средство идентификации. Потрясающая вещь, рентгеновский снимок, как сон или видение. Может это быть налги? Нас передергивает Библиотека книг по магии/эзотерике/саморазвитию от мысли; и в то же время, также есть чувство родства. Мы чувствуем связь, и буквальную, и фигуральную. в наших костях. Скелет стоит обнаженным перед нами. Как изуверски и неаппетитно он выглядит. Трудно поверить, что все, о чем он нас просит, это лишь то же. что мы просим друг от друга: быть принятым. Давайте получше присмотримся к нему. По мере более детального изучения этой карты, мы видим, что она включает много противоположностей. Ее коса соединяет ее с Сатурном, богом времени, урожая, разложения и распада, в то же время коса повторяет форму полумесяца, символ Артемиды, дающей обещание обновления н возрождения и предполагающей приход еще невидимых фаз в бесконечно повторяющихся циклах. Лезвие косы красное от резни и разрушения, которые она оставляет за собой, в то же время теплый оттенок цвета скелета и его активная поза заряжены творческой энергией. Все персонажи Таро, обсуждавшиеся до этого, будучи архетипами, конечно, показали сходную тенденцию заключать в себе много противоположностей, включая и половую. Но до этого момента каждый центральный персонаж был нарисован явно или как мужчина, или как женщина. В двух случаях мужской и женский элементы были даже нарисованы раздельно (Жрица — Жрец, Император — Императрица), но в тринадцатой карте половые признаки ее центральной фигуры никак не выражены. Мы двигаемся к более андрогинному представлению, чем было уже представлено. Смерть настолько фундаментальна для жизни, что лучше всего она может быть представлена каким-то бесполым, схематичным способом, включающим в себя все возможности. Иногда скелет показан достаточно явно как схематическое представление самости. В своей работе «Хара» Карлфрид Дюркгейм представляет иллюстрацию этого (рис. 55), изображая металлическую фигуру истощенного Будды, сидящего в медитации. Тело буквально сведено до кожи и костей, явно обнажая скелетную структуру. Пустые глазницы натянутого лица скелета, полностью ввалившиеся, мрачно уставились в бесконечность. Сталкиваясь с тринадцатой картой Таро, комментаторы обычно подчеркивают то, что скелет — это символ изменений и трансформации в этой жизни. Окончательная трансформация, физическая смерть, часто полностью избегается. В то же время воспринимать эту карту только на уровне психологического и духовного изменения — отмазка — пример того, как мы ходим на цыпочках вокруг темы физической смерти. Кто бы ни нарисовал эту карту, у него также было сходное нежелание называть скелета его именем. В изначальном французском издании вообще нет никакого названия. В современном английском издании этой колоды, название Рис 55 195 появляется, но он не написано заглавными буквами под изображением, как на всех других Арканах. Вместо этого, заголовок «Смерть* написан очень робко — как будто шепотом — на правом верхнем поле. Тот. кто поместил там это фатальное слово, явно второпях бросил его и вовремя убежал, как можно представить, чтобы избежать следующего взмаха этой кровавой косы. Все мы смущаемся произносить это чудовищное имя. Когда мы таки называем чье-то имя. он обычно поворачивается и смотрит в нашем направлении. Это последнее из желаемых нами действий этой фигуры. Как у прогуливающих школу детей, сжимающихся в углу, у нас. кажется, есть представление, что. если мы не привлечем ее внимание, смерть, может, забудет постучать в нашу дверь. Верим ли мы всерьез, что никогда не произнося ее имени, всегда заботясь о том. чтобы усыпать могилы наших друзей успокаивающими эвфемизмами, мы придем к тому, что эта безымянная фигура просто «пройдет дальше? Только не этот парень, можете быть уверены. Его один огромный глаз нацелен в нашем направлении, и несмотря на то, что он скелет, он быстро двигается. Не случайно, что число этой карты тринадцать, число, считающееся несчастливым в нашей культуре. Тринадцать навязывает себя 12 часам нашего дня и 12 месяцам нашего года, нарушая аккуратный ритм нашего каждодневного круга. В нашем календаре нет места, на наших часах нет точки для числа тринадцать. За нашим столом нет места для этого внушающего страх гостя. Мы переживаем вторжение этого скелета как предательство — двенадцать и Иуда. Интеллектуально мы ищем окольные пути теоретического принятия этого создания и его косы. Мы говорим себе, что такое наведение чистоты необходимо, чтобы создать место для новой жизни: мы говорим, что мы понимаем, что 12 часов на наших часах должны расшириться, чтобы включить новые размерности времени. Философски мы принимаем логику того, что смерть не является антитезой жизни — что рождение и смерть являются двумя полюсами, на которых покоится жизнь. Мы знаем все эта слова, и мы можем часто произносить их (что мы и делаем). Но как прийти к согласию с нашей личной смертностью? Да, в этом загвоздка. Pallida mors aequopulsatpedepauperum tabernas/Regium turres. «Бледная смерть беспристрастными шагами стучит в избы бедняков и дворцы королей. Это звучит страшнее на латыни Горация: но то. что это значит: • А вот и я, готовы вы или нет!» Как мы можем «подготовиться* к смерти? Простейшим способом подготовиться к этому неизбежному стужу в дверь было бы. конечно, следовать совету’ Бальзака: «Смерть неизбежна. Давайте забудем о ней*. И в самом деле, если бы мы могли принять тот факт, что наша физическая смертность неизбежна, тогда бы мы. может быть, смогли в некотором смысле, «забыть о ней*. В крайнем случае этот товарищ с косой не преследовал бы нас. как он это делает. Афоризм Бальзака точно излагает мудрость старой басни «Свидание в Самарре*. удерживающей истину на многих уровнях. Слуга, встретивший старуху Смерть в черном одеянии на базаре, видит, что она, как ему кажется, делает угрожающий жест. Слуга в ужасе одалживает хозяйского коня и летит в Самарру, Тем же полднем хозяин сталкивается со старухой на базаре и спрашивает: «Почему ты погрозила пальцем моему слуге сегодня утром?» Смерть отвечает: «Это не было грозящим жестом: я просто вздрогнула от неожиданности. Я изумилась, увидев твоего слугу в Багдаде, т. к. у меня назначено с ним свидание сегодня ночью в Самарре*. Библиотека книг по магии/эзотерике/саморазвитию Возможно, если бы каждый из нас смог в самом деле принять свою «встречу в Самарре», деятельность этого скелета в карте XIII не казалась бы настолько угрожающей. В приведенной выше басне Смерть появлялась не как враждебный или мстительный персонаж, но как слуга жизни, у которого есть работа, которую необходимо выполнять, и временной график, который необходимо соблюдать. Последствия этой истории идут глубже, чем афоризм Бальзака. Кажется, они говорят, что, растрачивая драгоценное время и энергию в попытке избежать Смерти, слуге не удалось прожить свою жизнь; так что, в конце концов, именно он. а не таинственная фигура в черном, предал жизнь. Пока мы не доверяем себя смерти, мы никогда на самом деле не доверяем себя жизни. Мы остаемся рабами, привязанными к телу, пойманными в ловушку смертельной эгоцентричности. Шекспир обыграл эту мысль в «Короле Лире». Там центральный персонаж, стоящий перед лицом смерти на вересковом болоте, в конце концов, принимает, что его рука «пахнет смертностью» и сделав это. он наконец становится «королем каждым дюймом». «Принятие того факта, что ты исчезнешь во времени.» — говорит Юнг. — «Является своего рода победой над временем.» Приняв свою физическую смертность. Лир превзошел ограничения земного времени. Вырвавшись из своего, он шагнул в безвременный мир бессмертных. Мы часто пользуемся термином «врата смерти», чтобы передать мысль о том. что во время нашей физической смерти мы перешагиваем врата в сияющий мир новой жизни в потустороннем мире. Многие из тех. кто буквально стоял у врат смерти и вернулся, свидетельствуют, что этот проблеск загробной жизни открывал новые измерения духовного осознания. И те, кого судьба никогда не призывала к порогу смерти, обнаружили, что столкновение со смертью через утрату близкого человека, освобождало дух и открывало дверь новым перспективам. Принять смерть как рождение, как часть жизни, значит стать по-настоящему живым. «Нежелание жить.» — говорил Юнг. — «Это синоним нежеланию умирать. Становление и уход является одной и той же кривой». И снова: «Все. кто не сопровождают эту’ кривую, остаются подвешенными в воздухе и омертвевшими. Начиная со среднего возраста, только тот остается живым, кто готов умереть с жизнью.» Для того, чтобы Повешенный не оставался подвешенным в воздухе, духовно оцепеневая с годами, он должен сделать следующий шаг. ведущий сквозь долины тени, чтобы принять смерть. Признавая эту сокровенную связь между смертью и духовной трансформацией, в примитивных религиозных церемониях часто требовали. чтобы инициируемый столкнулся со смертью. Иногда, как Повешенного, его бросали беспомощного и одинокого — возможно, в темном лесу. Или. как сэр Ланцелот, он был вынужден провести ночь в своей собственной могиле. Во время инициации в рыцари традиционным финалом была конфронтация с таинственным Черным Рыцарем, неизвестным воином, вооруженным примитивным топором, требующим, чтобы инициируемый положил свою шею на плаху. Если у юноши хватало смелости ослушаться этого рокового приказа, таинственный незнакомец отбрасывал свой топор и поднимал свое забрало, раскрывая себя как спасителя с сияющим лицом. В нашем Таро лицо скелета напоминает маску — т.к. Смерть носит много масок. Миллионы граней этой незнакомки занимали художников всех времен. Вспомнив некоторых из них. мы сможем получить представление об истинном 197 лице Смерти — и сможем по крайней мере произносить ее имя. Если, как Яков с Ангелом, мы сможем вплотную подойти к этому персонажу, он даже, может быть, скажет нам наше истинное имя. Часто смерть изображается в виде ухмыляющегося черепа, насмехающегося над нами с дьявольским выражением на лице, или как четвертый всадник Апокалипсиса, яростно скачущий по полотну, угрожающе размахивая мечом. До того, как медицинская наука научила нас, как предотвращать массовые потери из-за эпидемических болезней и сделала более понятными причины смертельных заболеваний. Смерть виделась безжалостным незнакомцем, появляющимся невесть откуда, убивая толпы и опустошая цивилизованный мир. •Триумф Смерти», центральная тема сонетов Петрарки к Лауре, пользующаяся популярностью в бесконечных фресках и картинах того же периода, без сомнения повлияла на изобразительный вид тринадцатой карты Таро. Триумф Смерти был изображен разными способами, некоторые из них повторяют мотивы, изображенные в Марсельском Таро. На многих из этих полотен бледный скелет едет верхом на скелете лошади, обращаясь деспотически с группой людей, представителей из всех слоев общества. Падшие фигуры настолько перемешены, что создается то же чувство хаотического расчленения, которое изображено в Смерти Таро. То здесь, то там перед нами промелькнет отдельная голова или нога и случайно поднятая «отросшая* рука. Иногда, как в нашем Таро, на одной из отрезанных голов надета корона. В таких рисуночных изображениях Смерть показана как безликая сила, борющаяся против всего человечества, а не как личный противник, которого каждый встречает в одиночестве. Частично, это может быть из-за того, что чума и другие катастрофы часто набрасывались и уничтожали целые сообщества. Также может быть то. что в прошлые времена смерть не представлялась таким одиноким делом, как сегодня. Таинства Церкви и обычаи семьи и общинной жизни предоставляли ритуальные способы столкновения со смертью. Смерть обычно происходила дома и была опытом, разделяемым всеми, кто знал умершего. Службы, сопровождающие похороны, собирали всю общину в ритуальном поклонении и трауре. С упадком организованной религии эти ритуальные способы столкновения со смертью во многом были утрачены, и т.к. идея смерти слишком чудовищна, чтобы сталкиваться с ней в одиночку, мы. до недавнего времени, просто замели ее под ковер. В последнее десятилете, как будет изложено ниже, мы начали изучать новые способы принятия и обращения с универсальной проблемой физической смертности. В то же время реальный опыт смерти сам по себе по сути является индивидуальным опытом. Каждый из нас должен столкнуться со своим моментом истины в одиночестве. Картина Беклина «Остров Мертвых* (рис. 56) схватывает и одиночество, и изумление этого момента. На ней показана маленькая фигура в белом саване, одиноко стоящая на носу лодки Харона, которая бесшумно приближается к необитаемому острову, чьи красные утесы и черные кипарисы обрамлены кромешной темнотой. Нет никаких признаков жизни. Единственный мраморный дверной проем, вырезанный в горе, приветствует путешественника — к чему? Странно, место обитания мертвых представляется необитаемым. Насколько бы ни была перенаселена сегодня наша планета, легионы мертвых намного превосходят это число. Но подход к смерти, как показывает Беклин, всегда является одиноким плаванием. Это личный опыт. Библиотека книг по магии/ЭЗотерике/саморазвитию Рис. 56 Уникальность конфронтации со смертью каждого человека иногда обыгрывается в изображении скелета, указывающего костлявым пальцем прямо на свою следующую жертву. Несмотря на то. что умирание — опыт, общий для всех живых существ, каждый из нас переживает вызов смерти, как палец, указывающий исключительно на него. Психологически, смерть указывает на каждого из нас по очереди, требуя, чтобы каждый своим собственным способом нашел смысл за этим жестом. Смерть бросает вызов каждому человеческому существу особым образом. Т.к.. в отличие от зверей, у человека есть способность предожидать смерть, философизировать о ней и переживать ее сознательно. «Увы. бедный Йорик», значит много больше, чем «Увы. бедные мы». Это ведет нас через опыт траура, и мы говорим с самими собой, как Гамлет, о смысле смерти и создаем место для нее в спектре жизни. В своем стихотворении «Весна и Осень: маленькому ребенку» Мэнли Хопкинс говорит на эту тему. Он начинает свое стихотворение, спрашивая маленького ребенка: «Маргарет, что ты скорбишь/ по облетающим листьям не Золотой Рощи?» и он заканчивает этими строками: Это то. на что был рожден гнилой человек. И именно Маргарет ты оплакиваешь горючими слезами. Природе плевать на индивида, ее усилия целиком подчинены сохранению вида. «Это зависит только от человека,» — кажется, говорит поэт. — «Праздновать падающие листья и горевать о быстротечности жизни. Это судьбоносная задача человека — дорожить жизнью и чтить отдельного человека, т. к. только через отдельного человека рождается сознание». Тот вид заботы, который описывает Хопкинс, сильно отличается от скупого хватания за предметы этого мира или эго-ориентированного страха смерти. Слезы 199 Маргарет, говорит он нам, идут из более глубинного уровня. Ее детская озабоченность быстротечностью жизни, даже если она может показаться «болезненной», естественная и необходимая характеристика человечества, которое все слишком быстро перерастает. «По мере взросления сердца,* — говорит он ребенку. — «Оно становится холоднее к таким видам*. Мы все сталкивались с этим на своем опыте, по мере того, как мы двигались э наш взрослый мир медицинской науки и статистики, мы теряли связь с тем типом траура, который описывает Хопкинс. Мы предоставляем нашим детям научные объяснения падающим листьям, вместо того, чтобы разделить их слезы, и мы делаем стерильной тайну и удивление из переживания смерти в безличности больничного режима. Наш взрослый страх смерти часто преграждает путь тому, чтобы мы позволили самим себе вообще размышлять об этом. «Только дураки и дети*, сказал Эразм, «не боятся смерти*. Я до сих пор помню иллюстрацию а моем детском издании Барри «Питер и Венди*, на котором был изображен Питер Пэн, беспечно стоящий, уперев руки в боки, широко расставив ноги, смотрящий сквозь туманную лагуну. Надпись гласила: «Умереть — должно быть ужасно большим приключением». Для детей вхождение в каждый новый момент существования представляет собой большое приключение — путешествие в неизвестные страны. Имея лишь небольшое количество заранее сложившихся представлений, молодые люди могут доверить себя неизвестному будущему. Они больше, чем мы. способны принять идею смерти и со слезами, и с благоговением, которое должным образом принадлежит этому «большому приключению*. Многим взрослым трудно размышлять о неизвестном в любом контексте. Мы предпочитаем, чтобы нам заранее предоставили программу последующих событий, краткое содержание сюжета, повестку дня. Когда спросили Кришнамурти: •Что происходит после смерти?», он ответил: «Я узнаю, когда окажусь там. У меня нет необходимости знать об этом сейчас*. Надо ли нам знать сейчас? Портит ли удовольствие от этой главы озабоченность тем. что может случиться в следующей? Можем ли мы. как Питер Пэн, довольствоваться стоянием на берегу и смотрением на море с чувством благоговения и удивления? Индийское и мексиканское искусство, поднимающееся из примитивного бессознательного, часто схватывает благоговейную нуминозность опыта смерти, но здесь также, за очарованием скрывается страх. Изображены два примера. Первый — человеческий череп, украшенный агатом и бирюзой (рис. 57). Этот предмет красоты и ужаса изначально был даром, преподнесенным Кортесу Монтесумой. Был ли он задуман как зловещее предупреждение о том. что мир завоевателей так же однажды подвергнется расчленению? Если да. то мрачное пророчество, отражаемое в слепом взоре этих пустых глазниц, сбывается. Двусмысленный дар Монтесумы сейчас находится в Британском музее. Кто следующий осмелится принять этого незнакомца? Вторая иллюстрация изображает мексиканского бога Смерти (рис. 58). Эта царственная фигура, отделанная золотом и одетая во все регалии, приглашает нас в свое царство. Его улыбка, открытая и сердечная, сродни улыбке веселого хозяина гостиницы. «Вам нечего боятся*, кажется, говорит она. И все же мы сомневаемся на пороге. Мы уже чувствуем закрывающуюся тяжелую дверь и слышим, как ее Библиотека книг по магии/эзотерике/саморазвитию Рис . 58 Рис. 57 засов задвигается на место за нами. Мы чувствуем, как раздавливается наша мягкая плоть в металлических объятиях Царя Смерти. Мысль о физической смерти парализует нас ужасом. И все же каждый день наши физические тела делают огромные шаги к вратам смерти. Проблема, конечно, в том, как помочь нашим душам двигаться в ногу с нашими телами вместе. Когда бы дух ни отставал, он препятствует естественному потоку жизни от рождения к смерти, перекрывая жизненный поток «мертвыми» привычками и изношенными представлениями. Кришнамурти спросили, как он занимается подготовкой себя к смерти. На что он ответил: «Я умираю понемногу каждый день*. Из контекста его ответа очевидно, что он имел в виду не болезненное размышление над фактом физической смерти. Вместо этого, идея была в том. чтобы встречать изменения ежедневно, ежечасно, освобождаясь постепенно от бессознательных привязанностей. Вместо ожидания в страхе или даже в нетерпеливом принятии некоторой Великой Трансформации, предположительно ожидающей нас за некоторой финальной дверью, идея Кришнамурти, кажется, заключается в том. что каждый день предлагает нам множество дверей в новую жизнь, если мы будем открыты для них. Юнг также подчеркивал идею того, что полностью прожитая жизнь — естественный путь к приближению смерти. Как психолог он видел сны сотен пожилых людей. Он обнаружил, что бессознательное тех. кто приближался к смерти, не говорит в терминах некоторого надвигающегося великого финала жизни. Напротив, сны пожилых людей, кажется, продолжают двигаться далее, как будто сама жизнь продолжается. Когда же Юнга спросили, как надо готовиться к смерти, ответом Юнга была фраза о том. что необходимо продолжать жить, как будто бы жизнь продолжается вечно. 201 Рис 59 Лучший способ подготовиться к длительному путешествию в неизвестную страну, бесконечному по времени, мог бы быть, возможно, в том, чтобы отбросить от себя весь ненужный багаж. Одним из способов сделать это. могло бы был» изучение собственных пожитков, с выбором из них только те, которые существенны для духовного и физического благополучия их обладателя. оставляя в стороне прочие. Хитрость, конечно, заключается в том, чтобы узнать эти существенные. Каждый день предоставляет много возможностей, чтобы сделать подобного рода духовный выбор, и, делая его, мы можем избежать многих соблазнительных окольных путей, которые могут заманить наши энергии во вселяющие надежды обходные путь или убаюкать обратно в праздную утробу детских порядков. Отказ от сотрудничества в расчленении наших собственных изношенных самостей, создает «затор* в потоке жизни. Это приводит к духовной смерти. По словам Юнга, подобное поведение может даже закончится физической смертью. Он говорит Если требование самопознания написано на роду, и от него отказались. это негативное отношение может закончиться реальной смертью. Это требование не пришло бы к человеку, если бы он все еще мог придумать какой-нибудь еще многообещающий обходной путь. Но он пойман в слепой аллее, из которой только самопознание может высвободить его. Соблазнение, убаюканность. успокоение или сбивание с пути от сознательного участия в жизни и завлечение к сотрудничеству со смертью является частой темой, обыгрываемой в искусстве. Смерть как соблазнительница — популярная тема в живописи. Например, в картине Мануэля-Дейча «Смерть-Солдат, обнимающий девушку* (рис. 59) показана женщина, заключенная в непристойные объятия любовника-скелета, соблазняемая им к омерзительному, бесплодному союзу. Иногда смерть изображается кажущейся милосердной матерью, придушающей нас нежной колыбельной в Великий Сон. Без сомнения, именно эту черту Смерти имел в виду Дилан Томас, когда он предостерегал своего отца: Не иди мягко в этот добрый ночной Старый возраст, который должен сгореть и бушевать на закате дня; Злись, злись на умиранье света. Библиотека книг по магии/^зотерике/саморазвитию И также и мы все должны злиться на искусные льстивые речи Смерти, этого сатанического искусителя, который может убаюкать нас в состояние рассеянного безразличия, так, что с нами вечно что-то случается, или который может завлечь нас в более прямолинейное самоубийство. «Умереть, уснуть:…»Если соблазн убить нашу теневую сторону — убить раз и навсегда эту проблематичную, отвергаемую сторону нас самих — становится чересчур подавляющим, он может привести к саморазрушению. Существует множество даже более утонченных способов совершить самоубийство. и физически, и психически, и духовно. Если мы не можем вынести напряжение изменений, не можем принять, что в определенное время в нашей жизни мы должны оставаться бездейственными, как Повешенный, вверх ногами по отношению к нашим предыдущим видам деятельности, если мы пытаемся впихнуть наши энергии в устаревшие шаблоны, тогда смерть может появиться в виде сердечного приступа, удара или других внезапных болезней. Пли может так случиться, что человек, пойманный в заколдованный круг смертельной озабоченности самим собой, может просто исчезнуть, и духовно, и телесно. Как указывал Юнг, природа находит бесчисленное количество путей, чтобы задуть бессмыс- ленное существование. Хотя смерть — это понятие ограничения плоти, относящееся к иньской стороне жизни, обычно к нему обращаются как к маскулинному. В притче •Встреча в Самарре», она появляется в образе старой женщины. Примеры смерти в виде женщины в искусстве относительно редки. Гравюра Посада изображает отвратительно ироническую пародию женского обольщения без намека на истинное соблазнение. Рис 60 предлагаемое смертью или властным призывом Великой Матери, ласково манящей нас обратно, в ее мягкое объятие. Эта картина называется «Калавера щеголихи «(рис. 60). В ней омерзительно кокетливый череп, разукрашенный лентами и бантами, позирует для портрета, нося на себе чрезмерно кружевную шляпу, загруженную цветами и ценными перьями. Чудовищный рот с его огромными зубами полуоткрыт в жадной улыбке. Героиня этого портрета накрашена, как некоторые смешные старые шлюхи, пародируя соблазняющую сторону Смерти. Тот факт, что создание называется «Щеголиха», предполагает, что она/он может быть трансвеститом, представляющим андрогинность самости в искаженном виде. Слово calavera буквально означает «череп», но метафорически оно также несет в себе дополнительное значение •сорвиголова — дикий парень с горячей головой». 203 Это далее подчеркивает тему трансвестита и также предполагает идею Смерти как иррациональную. идею бесконтрольного существа, чье поведение кажется нам странным, за предетами принятых в обществе шаблонов. Сатира, подобная Посаду, одна из техник, используемых человеком для столкновения со своим страхом смерти. Другой способ, с помощью которого мы пытаемся положить смерть в потайной карман. — напоминание себе, что это ничего больше, чем беспощадная идея — создание человеческого интеллекта. Уильям Батлер Йетс, всегда яростно во весь голос возмущавшийся против света старых лет, рассказывает нам, как великий человек «высмеивает подавление дыхания». В поэме под названием «Смерть» он говорит: Ни благоговейный страх, ни надежда не сопровождают Умирающее животное; Человек ожидает своей кончины Страшась и надеясь одновременно: Многократно умирал он. Многократно снова восставал. Великий человек из гордости Противостоящий кровожадным людям Насмехается над Подавлением дыхания. Он знает смерть насквозь — Человек придумал смерть. Хотя Йетс, может быть, проявлял несколько показной оптимизм, безусловно верно, что человек сотворил понятие смерти как отдельного явления, происходящего безвозвратно в определенный момент времени. Как нам известно, смерть — это непрерывный в природе процесс. Понятие жизни и смерти как отчетливых дихотомий просто противоречит наблюдаемому факту. Эта простая истина, давно признаваемая философски, сейчас также становится темой практической заботы. В связи с пересадкой сердца и как бы повторным использованием человеческих органов, важно определить точный момент смерти с тем, чтобы необходимые органы можно было изъять и трансплантировать. пока они все еще живы, не причиняя насилия над живым донором. (Между прочим, казалось бы. что расчленение и реассимиляция совершенного человека, до этого воссоздаваемые в церкви и храме, теперь происходят в операционной. Отрадно наблюдать мимоходом, что мы не решаемся расчленить •живого» человека — деликатность, следует заметить, не разделяемая многими примитивными обществами, включая и гитлеровскую Германию). Вопрос, задаваемый сегодня медицинской наукой проблематичен: Когда наступает точный момент смерти? Тогла ли. когда пациент прекращает дышать, когда его сердце перестает биться, или когда ЭЭГ не показывает никаких мозговых волн? т.к. природа не знает никакого точного момента смерти, человек должен произвольно его создать, чтобы ответить на эти практические вопросы. В этом смысле человек в самом деле буквально «создает смерть». Фальшивая природа предполагаемой дихотомии «жизнь или смерть» предстала нашему вниманию в таком ярком ключе, что мы больше не можем игнорировать ее. Библиотека книг по магии/эзотерике/саморазвитию Нашему опрятному миру противоположностей также был брошен вызов с другого конца континуума жизнь-смерть. С возросшей легализацией абортов вопрос Когда точно начинается человеческая жизнь? также становится жизненно важным. Как мы начинаем понимать, вопросы и о начале жизни в плоти, и окончании в плоти не могут быть решены ни в лаборатории, ни в зале суда — они могут быть решены только общим соглашением о выборе одной произвольной точки в пространственно-временном континууме, в которой по нашему договору жизнь человеческого существа начинается, и другой, в которой мы объявляем, что эта человеческая жизнь завершилась. Мы выставили себя богами, судящими живых и мертвых. Во время всех наших дискуссий, обсуждений и решений этих вопросов сама Природа остается, как обычно, безмолвной. Йейтс глубоко прав. Мы можем хорошо противостоять замещению дыхания с тщательно заслуженным им презрением. В каком-то смысле это не более значимо, чем многие трансформации плоти, которые случаются каждый день, час и мгновение за мгновением. Если мы «сотворили смерть*, почему ее призрак преследует нас? Почему мы не можем радостно заниматься делом жизни, доверяя нашему животному инстинкта’ самосохранения защиту себя в те редкие моменты физического кризиса, когда необходимы защитные действия? Но мы, кажется, не можем это делать. Во всех культурах и эпохах этот самостоятельно сотворенный фантом всегда существовал за кулисами, прерывая жизненную драму иррациональными страхами и отвлекая наше внимание от насущных дел. Было написано множество трактатов об искусстве умирания. Один из них. Artes Moriendi, вероятно, возник приблизительно в то же время, что и наиболее древние из известных Таро. Одна из иллюстраций в этом трактате — картина Босха под названием «Смерть Скупца». В ней скупец изображен на своем смертном ложе. Мы видим закутанную в саван фигуру Смерти, входящей в спальню, в то время как повсюду маленькие чернокрылые гоблины расхищают мешки с деньгами и другие сокровища скупца. За ним стоит белый ангел, указывающий на распятие, из которого льется светящийся поток. Благословенный этим светом скупец поворачивается к Смерти, кажется, приветствуя ее. Очевидно, что свет, который теперь видит скупец, выходит за рамки трюизма: «Ты не можешь взять его с собой». Как знали Босх и его современники, смертельный страх смерти, врожденный в кости нашей психики, не может быть побежден логикой и афоризмами. Он словно говорит нам, что вещи этого мира могут быть только брошены, и смерть может приветствоваться через освещение опыта, который превосходит все прочие вещи. Во времена Босха церковь и ее живая символика служили посредником для подобного рода опыта. Но для многих из нас в 20-м веке подобное посредничество больше не доступно с такой готовностью. Символы иудео-христианского наследия утратили свое значение для нас. Смерть все больше стала чисто физическим явлением. который происходит в больнице и с которым антисептически имеют дело незнакомцы в накрахмаленных униформах. Даже сокровенные духовные и эмоциональные стороны опыта смерти теперь в руках незнакомцев — официальных людей в черном, которые таинственно появляются у могил, управляя процедурами погребального обряда. Когда завершены похоронные церемонии, эти же самые черные птицы часто в числе первых налетают на семью (с которой они едва знакомы), чтобы сказать, как они сожалеют, что кто-то (кого они знали только трупом) «усоп». 205 Подбодренные (и соответствующе вознагражденные) эти профессиональные плакальщики выберут и прочтут стихи или цитаты из Библии, считающиеся соответствующими данному моменту и даже состряпают витиеватый панегирик, подходящий «усопшему* — или другими словами, любому усопшему. Смешные попытки нашей культуры забальзамировать жизнь искусно высмеяны в классической работе Ивлина Во «Незабвенная*. Может показаться, что подобного рода идиотизм сейчас достигает своего рода крайнего предела. Кажется, будто маятник начал возвращаться к эмоциональному принятию смерти и к более личной вовлеченности как умирающего, так и понесших утрату близких, сталкивающихся с этим и практически, и духовно. Смертельно больных пациентов сейчас ставят перед этим фактом. Семьи таких пациентов поддерживают, и им помогают заботиться о таких пациентах дома. Семинары и дискуссионные группы предоставляют возможность семьям, столкнувшимся с таким опытом, встретиться с другими, противостоящими подобным ситуациям, и поделиться их проблемами и инсайтами. Теперь, когда хотя бы имя Смерти произнесено вслух, мы обнаруживаем, что лицо, которое она поворачивает в нашем направлении, менее пугающее, чем мы себе представляли. Возможно, однажды скелет тринадцатой карты засияет для нас светящимся заревом трансцендентного света, который он проливал на предыдущие поколения. В своей книге «Психика и Смерть* Эдгар Херцог детально исследует истоки двух базовых подходов к смерти: научный и религиозный. Ему принадлежит тезис, что борьба человека с фактом физической смерти может представлять первый толчок для всех наук и религий. По Херцогу способность испытывать ужас от смерти другого является одной из главных характеристик, отличающих человека от животных. Он говорит, что этот ужас очень отличается от специфического страха своей собственной смерти, который работает как инстинкт самосохранения одинаково у человека и животных. Исследования указывают, что первой реакцией у примитивного человека, и у примитивного в нас самих, убежать от вида трупа — реакция, не характерная для животных. Описывая эту реакцию как «ужас от непостижимого*, в отличии от «страха перед конкретным*. Херцог предлагает гипотезу, что это чувство ужаса, вероятно, является первым человеческим опытом «совершенно недоступного* — уникальный опыт, который Рудольф Отто назвал «tremendum*. Херцог продолжает показывать, как примирение с tremendum оказывается трамплином для развития картины мира, расширяющей сознание человека в двух направлениях: к религии, которая помогает человеку принять смерть и судьбу увеличением его осознания, чтобы включить их; и к науке, которая встречает факты смерти и судьбы, пытаясь контролировать их. Херцог подводит свое обсуждение этого вопроса следующим образом: Не нужно говорить, что обе эти тенденции действуют одновременно в психике и влияют на поведение человека: но человеческое развитие всегда, кажется, приводит к тому, что одна становится более четко дифференцированной и обретает превосходство над другой. Вторая тенденция (к защите от смерти) предполагает утверждение эго в его адаптации к внешней реальности; первая (принятие судьбы) предполагает подчинение Библиотека книг по магии/эзотерике/саморазвитию себя внутренней реальности. Одна идет через магию к превосходству физического порядка посредством естественной науки, другая двигается к религии и восприятию бытия. На протяжении нашего недавнего «темного века» с его стерильным научным подходом к смерти и его безумным поклонением и молодости, и долголетия, поэты среди нас сохранили веру в религиозные ценности. Они поймали в слова нуми-нозную связь между смертью и духовным возрождением, сберегая их для всех нас. Одним из стихотворений, удачно передающих для меня взаимосвязь между рождением и смертью, является работа Т. С. Элиота «Путешествие Волхвов*. В этом стихотворении один из трех Мудрецов говорит следующее: Всё это было так давно, я помню. Но я бы снова повторил всё это. да пора угомониться. Всё угомонилось. Куда же привели наши дороги — К Рождению иль к Смерти? Конечно же, к Рождению. Мы в том свидетели и нет сомнений. Я видел и рождение, и смерть, И думал, что они не могут быть похожи: но это Рождение Стало агонией для нас. болезненной, как Смерть, как наша смерть. Мы по своим домам и царствам разбрелись, Но больше мы не чувствуем себя как дома, среди старозаветных, Отныне чуждых нам людей, цепляющихся за своих богов. Я был бы рад еше одной такой же смерти. (пер. В. Розов) После своего столкновения с тринадцатой картой Таро, герой нашей саги тоже сделает бесповоротный шаг к той цели, от которой ни один путник не возвращается к тому же образу жизни, который он до этого вел. Как Мудрец, он больше не сможет чувствовать себя свободным в старом мироустройстве. Он станет чужим для своей собственной семьи и для своих бывших друзей, изгоем в своей собственной стране. Но обратного пути нет. Как Шут — и Мудрец — он снова должен отправиться в путь в поисках «другой смерти*. Давайте последуем за ним. 207
